О хронических и острых паранойях приходится говорить отдельно в виду их различия в клиническом течении, хотя вопрос об их взаимоотношениях крайне интересен и пока еще не разрешен.
Мы не задаемся целью разобрать все типы параной и остановимся, как на примерах, для иллюстрации наших выводов только на некоторых из них.
Прежде всего приходится остановиться на истинной хронической паранойе Крепелина. Вот вопросы, на которые надо ответить—существует ли такая паранойя, в каких рамках она должна быть понимаема и какая психопатия лежит в ее основе?
Мы уже писали, что клинический опыт нашей клиники, полученный в революционный период, когда на гребне революционной волны в нашу клинику был принесен целый ряд таких параноиков, говорит за то, что такая паранойя существует и имеет полное, право на свое отдельное клиническое существование, только не в том объеме, как это описано в учебнике Крепелина, где приводятся разновидности параной, сюда не относящиеся. Это те пророки, инвенторы, благодетели мира, целители, хорошо всем известные. Патопсихологический механизм для параноического бреда, в смысле Кретчмера и Гауппа, если хотите, дан ab ovo; это люди, как описывает их и сам Крепелин, эгоцентрики, люди повышенного о себе мнения и вместе с тем с занозой недостаточности, но не это одно является главным их определением, так как бред их особенный, как это мы описывали раньше, ничего узко параноического (идеи преследования) обыкновенно не несущий и стоящий в полном согласии с их конституциональной психопатией.
Как мы говорили раньше, эта психопатия стоит как бы между истерией и циклотимией, то приближаясь к одной, то к другой. Отсюда экспансивность одних, фантазерство других. Здесь мы должны оговориться, что, говоря во. обще о психопатиях, мы подразумеваем только эксквизитные типы ее, не отрицая, конечно, переходных форм, как бы вкрапливания черт одной психопатии в другую. Одной из отличительных черт этих психопатов является их кривая логика, паралогика, как мы называли это раньше. Они не только фантазируют, но и верят в то, о чем фантазируют, чего желают, quod volumus credimus (Ганнушкин). Если хотите, они до известной степени Verschrobenen, но мы категорически отрицаем, что их надо отнести в группу шизофрении, хотя и раньше перенесенных или скорее парафрений, настолько у некоторых из наших пациентов психика и аффект были живы и сохранялись таковыми в течение многих лет (3—4 года), не только при стационарности, но даже и при прогрессировании их бреда. Несмотря на их эгоцентризм, они не эгоисты, а фантазеры-альтруисты, отсюда и характер их бреда.
Играют ли внешние условия роль в возникновении бреда? До известной степени да, так как нельзя отрицать того факта, что революция выявила целый ряд их, но сама психопатия с ее кривой логикой толкает их на бредовое толкование окружающего, тем более, что при своем самомнении они ничего особенного в жизни достигнуть не могут и уходят в бред, как в защитную одежду от действительной жизни.
Похожие состояния, временно конечно, могут возникнуть и при других заболеваниях, но тогда они несут на себе свойственные им клинические особенности и оттенки.
Сутяжный бред, сам по себе, несомненно является синдромом, так как возникновение его наблюдалось не только у истинных кверулянтов, но и у циклотимиков, в маниакальной фазе, у истериков и при травматическом неврозе. Патопсихологический механизм его возникновения во всех этих случаях возможно допустить приблизительно одинаковым, но опять-таки не в этом одном главная суть дела. Истинные кверулянты довольно типичны, но акцент в их психопатии, нам думается, надо ставить не только на их фанатичности, желании вынести борьбу во вне, как это полагает К. Schneider, но и на их эгоизме, на известной доле антисоциабильности, выражающейся в том, что они одни знают только настоящую правду, что они одни только имеют права, а не должны также уважать и других граждан, и это в связи со стойкостью, цепкостью бреда, главным образом, накладывает особый отпечаток на истинных кверулянтов. Влияние внешних условий на возникновение бреда несомненно.
Острая паранойя еще более того является синдромом, возникающим на почве целого ряда психопатий. Здесь, повидимому, можно допустить преобладание другого патопсихологического механизма, т. — е. сензитивного характера. Как мы писали раньше, острая паранойя может возникнуть на циклотимической, психастенической, истерической и других конституциях, каждый раз неся в себе характерные признаки той или иной психопатии.
Здесь очень интересно проследить следующий вопрос: может ли необходимый для возникновения острого параноического состояния патопсихологический механизм сконструироваться в течение самого психотического состояния и какую роль в его создании играют внешние условия, или он всегда преформирован ab ovo.
Таким образом, мы вплотную подходим к вопросу о том, имеется ли отдельная параноическая конституция, на долю которой и надо относить все острые параноидные заболевания. Как мы знаем, Ewald из большой труппы эмотивных психозов выделяет в виде самостоятельной группы паранойю, как почву для развития параноических заболеваний. Отличительными чертами этих психопатов он считает: мнительность, подозрительность, недоверчивость и т. п., т. — е. черты, которые несут в себе зачатки двухстороннего аффекта—с одной стороны повышенного, с другой пониженного, другими словами очень близкий патопсихологический механизм механизму Кретчмера.
Не отрицая и допуская даже возможность самостоятельности таковой конституции, нам хотелось бы согласиться скорее с мнением д-ра Галачьяна, что это подвид той же циклотимической конституции.
Исследования того же д-ра Галачьяна с несомненностью доказали, что условия для возникновения параноических состояний могут возникнуть и при конструировании самого психотического состояния при маньяко-депрессивном психозе, при чем большую роль играют внешние условия, накладывая иногда на содержание бреда особые индивидуальные оттенки. Характерно, что параноические состояния наблюдались у некоторых больных только в депрессивной фазе.
Таким образом, мы не будем спорить, что параноическое состояние является симптомокомплексом, формой проявления болезни, возникающей по всем вероятиям при наличности необходимого для этого патопсихологического механизма, созданного или ab ovo, или создающегося при построении самого психотического состояния, причем внешние условия могут очень благоприятствовать его возникновению, но конституциональная основа всегда накладывает на это состояние свои нюансы и отпечатки как в его проявлениях, 1ак и течении, по которым мы и ставим клинический диагноз.
Вот этими заметками мы и хотели подчеркнуть тот факт, что если даже и стать на точку зрения Тюбингенской школы, то ее возможно принимать только в патопсихологической, патопластической плоскостях, но никак не в клинической, так как клиническая сущность вопроса лежит не столько в описываемых ею патопсихологических механизмах, сколько в особенностях конституциональной, психопатической эндогении.
Конечно, эти заметки мало вносят что-либо новое в разрешение учения о паранойях и оставляют целый ряд вопросов без ответа, но мы твердо продолжаем стоять на том убеждении, что истинная Крепелиновская паранойя, как один из типов параной, существует, что ей соответствует определенная психопатия и что так называемый параноический характер с ней вряд ли имеет что общее, относясь скорее всего к целому ряду других конституций, в том числе, может быть, и к особой параноической конституции (hyponoia, Ewald), но, как мы говорили уже выше, конечно переходы, вкрапливания и до некоторой степени слияния различных психопатий в принципе вполне возможны, но дело клиники наметить наиболее характерные их клинические типы.