Здесь представляется необходимым коснуться некоторых нерешенных вопросов психиатрии. Как мы уже говорили, в Мире насчитывается около полумиллиарда жителей Земли, которые страдают от психических заболеваний. Подавляющее большинство из них больны шизофренией. В. С. Ястребова (1988) установил, что 86,1 % (или 8,9 из 1000 населения) из всех учтенных больных относятся к внебольничному контингенту. Объясняется это терапевтическим патоморфозом: облегченным, амбулаторным течением шизофрении, которая является наиболее распространенным психическим- заболеванием.
Сложнее объяснить распространенность заболевания в населении. Так Р. А. Наджаров (1983) по данным эпидотдела Института психиатрии АМН приводит такую цифру — на 1000 населения приходится 1,91 больных шизофренией. Правда, по разным источникам эта цифра незначительно колеблется. Но главная загадка в том, что не наблюдается роста заболеваемости даже в период катастроф. Геронтопсихиатр М. Г. Щирина-Эйнгорн (1975) приводит данные о накоплении больных в позднем возрасте, но это касается не только и не столько шизофрении. Что до шизофрении, то ее распространенность относится ко всем временам и народам (даже к островам Полинезии). Однако финский профессор В. Лахтинен утверждает, что Финляндия занимает первое место в Мире по относительной численности больных шизофренией. Он объясняет это наследственными причинами (добавим сюда и близкородственные браки). Кстати, в Финляндии держится первенство и по числу самоубийств («Московские новости», 1995, 5.02).
Это данные клиницистов и эпидемиологов. Что до теоретиков, то их оказалось значительное меньшинство. Так клиницисты на вопрос устойчивости распространения шизофрении в населении честно заявляют: — Мы этого не знаем. — Клиницист-эпидемиолог Ю. И. Диберман (1995) высказался определенно: феномен биологический, генетический, — идет отбор по гено-фенотипу. А кондовый генетик В. И. Трубников (1994) выдвинул 3 предложения: 1) отбор, 2) мутация, 3) дрейф генов. Добавим сюда — вирогенность мутаций разрешается в популяции. Тут уместно вспомнить, что после немецко-фашистской «санации» в 30 гг. уже к концу 40-х распространенность шизофрении в Германии восстановилась на своем прежнем уровне. Эта мрачная страница разрешена также Ю. И. Либерманом — результат подрастания нового поколения больных шизофренией. Очищения генофонда «арийской» нации не произошло. Быть может и евгенические принудительные кастрации и аборты также бесперспективны. Будущее лечение шизофрении лежит где-то в области генной инженерии (М. Е. Вартанян).
Говорят, что наука ставит себе такие задачи, которые способна разрешить. Заведомо ясно, что разрешить вопрос (и объяснить причины) устойчивости распространения в разных регионах Мира шизофрении в населении эпидемиологически не представляется возможным. Но попытки надо приветствовать. Первое, что это проблема биологическая, а не социальная, хотя это трудно разделить. И следовательно выступает генетика, как главная координирующая причина патогенеза. Тогда вслед идет фактор населенности генома эндогенными (наследуемыми) вирусами, т. е. вирусогенетическая природа шизофрении и особенностей ее вертикальной передачи из поколения в поколение.
Сын моего учителя психиатрии В. Г. Ротштейн, занимаясь описанием течения непрерывной параноидной шизофрении, позволил себе перекинуть мост от эпидемиологии к теоретико-вероятностному анализу физиком-теоретиком из Института теоретической и экспериментальной физики А. М. Бадалян, которая озвучила главный вывод: число переходов болезни с одного этапа на другой описывалось нами по аналогии с распадом нестабильных ядер (1979). Удалось узнать, что имеются ввиду атомные (не мозговые) ядра, причем радиоактивные (это-то проверить экспериментально легко). Из этой работы вытекает, что метод аналогии широко применяется в теоретический биофизике, к сожалению, не биологической психиатрии. Нам представляется, что аналогия аналогией, но цепочка патологических явлений должна быть прослежена от анатомии, к патологии, патогистологии, ультраструктуре и, наконец, молекулярной биологии и уже потом к ядерной физике.
«Болезнь — биологическое отклонение от нормы» (эксперты ВОЗ, 1985). Думается, что альянс клинической работы (с элементами математической статистики) и ядерной биофизики есть яркое проявление акта отчаяния, которое характерно для теории (и практики…) клинической психиатрии, которая, как поговаривают, себя исчерпала. В биологии весьма характерно искать палочку выручалочку в арифметике, когда уже неизвестно, что собственно считают и почему. Квантификация биологии — проблема нескорого будущего.
Что до атомного строения вирусов, то в Институте кристаллографии РАН, а также в лабораториях Англии и Германии выявили атомное строение оболочки растительного вируса (Ю. Ю. Моргунова, Е. Фрай, Д. Стюарт и др., 1991 и Б. К. Вайнштейн, 1993). Эта ультраювелирная работа позволила заглянуть в хитросплетения мембранной оболочки вириона. Рентгеноструктурный анализ белков позволил сделать непостижимый вывод (В. Р. Мелик-Адамян, 1992): каталазы в процессе эволюции разошлись 109 лет тому назад (Б. К. Вайнштейн, 1993). Такой бы анализ к гетерохроматину.
Из знания о своем незнании рождается истинное знание; научное незнание есть условие прогресса науки. Этот пример сократовой диалектики принадлежит изгнанному с родины Б. Ц. Вышеславцеву (1982, в кн.: «Кризис индустриальной культуры», Нью-Йорк, С.216). Сократ: наибольшая глупость есть незнание, уверенное в своем знании. Невежество всегда увереннее знания, всегда полного сомнений.
В последние годы появились публикации об эпидемическом синдроме поствирусного утомления, изнурения, усталости и, наконец, депрессии (Horrobin D. F., 1990; Jenkins R., 1991; Kritschman E., 1991; Shanks M., 1991; Wessely S., 1991 a, b; Wallace P. G., 1991). Конечно, любое выздоровление сопровождается проявлениями астении и неуверенности в собственном здоровье. Но если это преимущественно психопатологические (мозговые) симптомы, то приходится переориентироваться в оценке их значимости в аспекте обсуждаемой гипотезы. Сегодня ученый должен твердо знать, что Мир полон вирусов и этот постулат многое объясняет.
В качестве завершения обратимся вновь к словам F. Fenner (1974): суждение, в которое нам хотелось бы верить, но которое мы не можем доказать (прибавим — пока).