(Навязчивые идеи, тревожно-мнительный характер).

Обсуждая вопрос о генетическом происхождении навязчивых идей, ¹⁾ нам прежде всего приходится сталкиваться с колоссальным клиническим разнообразием их: они возникают то эпизодически и реактивно, то как периодические аутохтонные явления, то как постоянная особенность личности, то иногда в связи с психозом-процессом (Гейльброннеровские progressive Zwangsvorstellungspsychosen). Поэтому, прежде всего возникает вопрос, можно ли гово­рить об одном способе их возникновения или необходимо допустить несколько различных механизмов.

Биолого-генетический метод мышления данный вопрос разрешает, как и во всех других случаях, таким образом: всякое, однообразное фенотипическое явление прежде всего исследуется как возникающее из одного и того же генотипа, и лишь в том случае, если генетические данные не оправдывают этого предположения, мы из получившихся при исследовании данных делаем заключение или о генотипической сложности явления, его полигибридности, или о зависимости его от различных паратипических факторов.

Относительно навязчивых идей исследования показали, что целый ряд данных свидетельствует о существовании особого типа характеров, весьма близких по своей структуре к тому состоянию, которое наблюдается в резко-выраженной степени при патологических формах навязчивых идей. Этот характер разные авторы называли различными именами: Пьер Жане и П. Б. Ганнушкин назы­вают его «психастеническим», Гартенберг — les timides, Рибо — les humbles, С. А. Суханов — тревожно-мнительным характером, Шнейдер — Anankasten, другие — обсессивными психопатами. Основными чертами этого характера, по прекрасному описанию П. Б. Ганнушкина, являются следующие особенности. Психастеники с рождения чрезвычайно впечатлительны, робки, боязливы, у них нет доверия к себе, они во всем сомневаются, у них отсутствуют энергия и решимость. Резкая эмоциональность сопровождает у них не только непосредственное переживание, но в той же степени и мир представлений, мир прошлого, а еще больше мир будущего. Мир образов для психастеника даже важнее мира действия, он живет не настоящим, а, главным образом, про­шедшим и будущим, имея большую склонность к рефлексии. Постоянные тревоги и опасения наполняют жизнь психастеника; ожи­дание для психастеника крайне мучительно, он боится решения. Но раз решившись, он начинает беспокоиться возможно скорым исполнением, делается нетерпеливым и даже настойчивым. В случае неизбежности опасности это тот храбрец, который бросается вперед, закрывши глаза. Он не только беспокоится сам, но и не дает покоя другим, «пристает», выражаясь вульгарно. При этом — как указывает Штромайер — его беспокоит стремление к точности и скропулезности решения. В характере психастеников лежит особая совестливость и «беспокойство мысли», мысль о необходимости именно точного и правильного решения. Психастеники постоянно проверяют себя, постоянно находят поводы к тревогам и сомнениям. На почве этого характера и возникают часто настоящие пато­логические «навязчивые идеи», «фобии».

Эту особенность характера, а вместе с ним и возникновение «навязчивых идей», многие авторы видели стойко держащимися в целом ряде поколений одной и той же семьи. Пильц, например, в своем IV случае описывает семью, где психастенический характер держался в течение 3-х поколений. Шнейдер в своем подробном реферате литературы о навязчивых состояниях за 12 лет также указывает на многие наблюдения, когда навязчивые состояния стойко держались в семье. Ганнушкин и Суханов описали навязчивые состояния у двух братьев. Меггендорфер приводит обширную генеалогию с психастеническим характером.

Здесь мы видим, таким образом, навязчивые состояния как бы в чистой культуре, проходящими ряд поколений и на этом основании вполне можно предположить возможность генотипической самостоятельности и обособленности данного признака.

Однако, Ястровиц, Бонгоффер, Гейльброннер, Ашаффенбург, Штоккер, Ю. В Каннабих—основу возникновения навязчивых идей видят в аффекте, главным образом в депрессии, и относят навязчивые идеи к м.д. психозу. Штоккер приводит целый ряд генеалогий, из которых явствует, что навязчивые идеи возникали в семьях, где наследование шло, главным образом, маньякально-депрессивное. Точно также на м.д. отягощение ука­зывают и семьи, приводимые Рейссом и другими авторами. Штоккер и психологически объясняет возникновение навязчи­вых идей из аффекта депрессии, впрочем, он указывает, что эти депрессии отличаются почти полным отсутствием психических заторможений и даже нередко обнаруживают «поток мыслей», почему он и относит «маньякально-депрессивное состояние») на почве которого возникают навязчивые идеи, к «смешанным» состояниям.

Случаи генетической связи навязчивых состояний с маньякально-депрессивным состоянием настолько несомненны, что отрицать их совершенно невозможно. Мы полагаем, что, действительно, одним из компонентов сложного маньякально-депрессивного генного комплекса может явиться, и ген психастенический, и именно его присут­ствие в таких случаях окрашивает психоз в своеобразную депрессивно-тревожную форму.

Исследованная нами с А. Г, Галачьяном маньякально-депрессивная семья с несомненностью показала, что в ней присутствовал и психастенический характер и именно его присоединение к дру­гим генам и создавало, в известных случаях, генетическое ядро м.д. психоза, при чем в дальнейшем психастенический ген отщеплялся и продолжал существовать самостоятельно. Мы в настоящее время не обладаем большим числом точных генеалогий, которые бы доказывали эту возможность, но для дальнейших исследований это предположение дает широкое поле. То обстоятельство, что без психастенического гена м.д. психоз сам по себе не может дать навязчивых идей и что вовсе не аффект депрессии состав­ляет психогенетическую сущность навязчивых идей, доказы­вается тем, что случаи м.д. психозов с навязчивыми идеями вовсе не представляются очень частыми. Во всех таких случаях, по нашему мнению, всегда надо искать психастенический характер в семье, как это мы нашли в нашем случае.

Здесь следует упомянуть об очень интересном мнении французских авторов: Жане считает, что само течение психастени­ческих расстройств склонно давать большие колебания в сторону как понижения, так и повышении психического тонуса, что издавна счи­тается особенностью периодического психоза. Фалльре, Сеглас, Балле - все утверждают, что навязчивым состояниям, как таковым, присуща периодичность. Жане поднимает даже вопрос, доста­точно ли одной наличности периодического течения для выделения части психастении в особую группу под названием м.д. психоза, и не правильнее ли м.д. психоз считать частью психастении.

Мы считаем основной сущностью циклоидной конституции не периодичность, а длительность колебания настроения и особенности циклоидной психики, мы суживаем границы психастени­ческого характера, и думаем, что при таком понимании дела пси­хастения и циклоидность являются двумя особыми единицами, которые лишь в известных случаях могут существовать совместно. Однако, мы уже указывали, что психастенический ген нередко входит как составная часть в маньякально-депрессивный психоз. С другой стороны, еще старые авторы толковали явления навязчивости, как «изолированные» расстройства интеллекта, а за последнее время основу навязчивых состояний стали искать в шизоид­ном предрасположении.

Прежде всего, в самом психастеническом характере, несомненно, имеются некоторые черты, которые сближают его с шизоидным кругом. Психастеники живут больше в мире представлений, боятся реальности, они конфузливы, предпочитают одиночество, у них есть биполярность: с одной стороны, нерешительность, с другой — известный тип «храбрости» и т. д. Блейлер считает, что навяз­чивые идеи относятся к скрытым формам шизофрении. Шнейдер в группу «неуверенных в себе психопатов» (Selbstunsichere) относит одновременно и сенситивных Кречмера, и чистых психастеников (Anankasten) с навязчивыми идеями, находя, что и в том, и в другом случаях основной особенностью является живая интрапсихическая активность при недостаточной способности к действованию; при этом он не отграничивает сенситивных психастеников от сенситивных шизоидов.

Кроме того, ряд авторов: Христиан, Гаше-Клюндер, Шварц, Д. С. Озерецковский, Гейльброннер описали клинически несомненные случаи шизофрении с навязчивыми явлениями. Дальше, в генеалогиях больных навязчивыми идеями иногда находят родственников шизофреников. Так, даже у Штоккера, сторонника отношения навязчивых идей к маньякально-депрессивному психозу, его семья 6-я, например, имеет мать и сестру пробанда с пара­ноидной шизофренией, а семья 1-я — мать и сестру с ослабоумливающим процессом, также, повидимому, шизофреническим. Ловенфельд подчеркивает, что при навязчивых состояниях наследствен­ное отягощение бывает самое разнообразное и «часто шизофреническое». Гоффманн приводит ряд случаев с шизофреническим отягощением.

Однако, очень интересное исследование Д. С. Озерецковского из психиатрической клиники 1-го М. Г. У. показало, что в тех случаях, где при шизофрении были настоящие навязчивые идеи (I и II случаи автора), у больных были с детства черты психастенического характера, и шизофренический процесс лишь усилил отчетливость этих черт, довел их до патологического. В этих случаях генетическая самостоятельность психастенического гена была вполне доказана.

В двух же других случаях Д. С. Озерецковского навязчивые идеи шизофреников были не настоящими навязчивыми идеями, а лишь симулировавшими их шизофреническими автома­тизмами и стереотипиями: в них не доставало основной черты насто­ящих навязчивых состояний— «аффективности», связанности со всем «я». Следует при этом отметить, что В. П. Сербский, Бумке, Клези уже давно утверждали, что так называемые навязчивые идеи при шизофрении характеризуются полным отщеплением от остальной психики и являются стереотипиями, а не навязчивыми идеями.

Точно также и сходство Психастенического характера с описанным Кречмером сенситивным характером вовсе не свидетельствует о шизоидности психастеников. Мы уже и раньше говорили, что понятие шизоидности нельзя понимать безгранично широко. Стенический и астенический типы реакций Кречмера принадлежат не только шизоидам, также как и его экспансивный и сенситив­ный типы. Это просто деление по степени активности. Мы видели, что кроме экспансивных шизоидов есть экспансивные эпилептоиды, и сенситивность психастеников иная, чем сенситивность шизоидов: в ней больше простоты, больше непосредственного чув­ства, больше мягкости; тревога у астеников больше эмоциональна, а у шизоидов более холодна; в них нет шизоидного «прощаю все другим, но не прощаю себе», нет замкнутости шизоидов и т. п.

Гоффманн полагает, принимая во внимание частое присутствие в семьях психастеников как маньякально-депресивного, так. и шизоидного предрасположения, что психастеники в своей основе имеют смешение этих предрасположений, но такое мнение, как это справедливо отмечает и Керер, не ясно, как и все учение а «смешениях» (Legierung). Мы неоднократно указывали, что сме­шения таких сложных генетических комплексов, как шизофрения и маньякально-депресеивный психоз, как замкнутых целых, не мо­жет быть; за последнее время и сам Гоффманн и Кан, столпы учения о Legierung, ограничивают его и идут, как и мы, по пути выделения отдельных, более простых свойств. Таким образом, мне­ние о самостоятельном существовании психастенического гена, становится все более несомненным.

Возникает еще вопрос, относится ли психастенический меха­низм к стойким глубинным механизмам, или он принадлежит к условным рефлексам, как думает Керер. Керер полагает, что при навязчивых состояниях дело идет о ненормальной, в раннем детстве образовавшейся склонности к ассоциативной символике (assoziative Symbolfixierung) под влиянием аффекта, что основу навязчивых состояний составляет «нарушение эротики в виде заторможения относительно сильной и рано развившейся сексуальности». Точно также и Кречмер относит возникновение навязчивых идей к особенностям ассоциативного аппарата при сенситивном характере. С нашей точки зрения, едва ли самый вопрос может быть по­ставлен так. Нет сомнения, что все глубинные механизмы тор­мозятся для приведения их в соответствие с реальной действи­тельностью корковым аппаратом условных рефлексов, но сущность возникновения стойких патологических влечений (хотя бы и рано развившейся сексуальности) лежит в извращении глубинных меха­низмов влечений, а не в опирающихся на них условных рефлексах. Неправильная установка рефлексов именно потому и получается, что их глубинная основа патологична. Совершенно несомненно, что в каждом психическом акте человека принимает участие и аппарат условных рефлексов, но они представляют из себя лишь пути для соединения анализаторов внешнего мира с глубинными механизмами и сами по себе не создают новых сущностей. Стой­кая передача навязчивых идей по наследству также говорит против значения условных рефлексов в их генезе.

Признав генетическую стойкость и самостоятельность психастенического комплекса, мы должны еще решить вопрос, просто или сложно его генетическое строение. Здесь придется, быть может, принять во внимание и участие в его построении особенностей половой жизни психастеника. Еще раньше Керера, Штромайер признал правильность Фрейдовского утверждения, что сексуальная жизнь играет большую роль в генезе навязчивых щей. Гоффманн у людей с навязчивыми идеями также отмечает сильное половое влечение и извращение полового чувства с мазохистическими тенденциями, гомосексуализмом. С другой стороны, педантичность, любовь к порядку, совестливость, мягкость психастеников создают препятствия к проявлению сексуальных ненормальностей. На почве этого противоречия, по Гоффманну, создается конфликт, и навязчивые идеи являются выражением этой борьбы двух различных генотипических предрасположений. Гоффманн считает даже эти особенности доказательством сое­динения в психастении маньякально-депрессивного и шизоидного ядра, причем сексуальные перверсии он считает выражением шизоидной сущности, а мягкость, советливость—чертами циклоидной сущности. Но подробный анализ психастеников с этой стороны дан только в двух случаях Гоффманна, частью Штромайером, и дело дальнейших исследователей выяснить значение сексуальных перверсий в происхождении психастенических явлений, тем более, что генетического анализа своих генеалогий с этой точки зрения не дает даже и Гоффманн.

Многие авторы отмечают различные признаки инфантилизма у психастеников, и Керер думает, что условием развития псих­астении является наличие своеобразной комбинации раннего созревания и задержек развития.

Возможно, что происхождение навязчивых идей, часто связанных с фобиями, аффектом страха и тревоги имеет отношение к гормонам адреналина (Кеннон), и в этом, действительно, есть нечто общее между маньякально-депрессивным психозом и психастенией. Но это предположение пока еще меньше обосновано, чем все предыдущие.

Разбирая все эти особенности психастенических проявлений, мы видим много общего с теми отношениями, которые имеются при параноидной конституции. Здесь также имеется в смысле клиническом и возможность острых психогенных вспышек навязчивых идей, и случаи хронического их развития без резкого изменения личности, и связь их с манькально-депрессивным психозом и с шизофренией. Это все свидетельствует о том, что целый ряд факторов, мобилизующих параноидное предрасположение, моби­лизует также и предрасположение психастеническое. Однако, крайняя редкость существования в одной и той же семье навяз­чивых состояний и состояний параноидных свидетельствует об их самостоятельности. Да и среди мобилизующих факторов есть такие, которые действительны только для одного и недействительны для другого. Так, органические поражения мозга нередко моби­лизуют параноидное предрасположение, но, по-видимому, не являются возбудителями предрасположения психастенического.

1) Под навязчивыми идеями понимаются такого рода идеи, которые несут в себе чувство субъективной принудительности, невозможности от них избавиться, хотя самим пациентом они в спокойном состоянии сознаются как нелепые. Собственно нелепо обычно не самое содержание идей, а то, что они доминируют над другими и управляют поведением без соотношения к реальной действительности. Обычно происходит борьба между рассудком и навязчивой идеей, и, как правило, побеждает, несмотря на все доводы рассудка, последняя.