А. СТАТИСТИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ, ПОЛ, РАСА, КЛИМАТ, ВРЕМЯ ГОДА

Процент поступлений схизофреников к общему числу вновь поступивших больных по ряду германских и швейцарских психиатрических больниц колеблется приблизительно между 40 и 55, доходя до 72 в Вюртемберге (Тюбинген и Штутгарт). В клиниках процент схизофреников значительно ниже (21—24), что объясняется большим поступлением в клиники экспертных случаев, больных с психопатическими реакциями и пр.

Работы школы Рюдина (Люксембургер) исчисляют процент схизофреников к общему числу населения в 0,64 (южная Германия). Примечательно то, что в Базеле насчитывается вдвое больше схизофреников, чем в Мюнхене.

По Блейлеру отношение обоих полов составляет 100 мужчин на 113 женщин; по данным Нью-Йорка наоборот 113,7 мужчин на 100 женщин, а в среднем по САСШ 136,1 мужчины на 100 женщин. Данные немецких авторов также противоречивы: по Брауну (Мюнхен, 1921— 1927) женщин больше на 25—30 %; то же по Груле (Гейдельберг, 1927— 1929); по Рюдину же (Мюнхен, 1905—1909) мужчин больше на 20 % (все приведенные данные относятся к поступлениям в стационар).

У женщин как будто чаще встречаются резко выраженные кататонические состояния с гиперкинезом, у мужчин—параноидные формы. Но это лишь «как будто», так как систематической разработке вопрос об особенностях схизофрении у мужчин и женщин не подвергался.

Установить какую-либо зависимость схизофрении от расы и климата трудно. Не подлежит сомнению, что схизофрения распространена по всему земному шару.

Наибольшее число поступлений схизофреников приходится на июнь (Kollibay-Uxer).

Б. НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ

Многочисленные работы Рюдина, Кана, Гофмана, Люксенбургера и ряда других авторов дали результаты, которые можно резюмировать так: процент вероятности заболевания схизофренией понижается по мере отдаления родства от больного.

На вопрос, каково потомство, если оба родителя больны схизофренией, ответ дает работа Кана, которому удалось исследовать 8 таких семейств. Оказалось, что из 17 детей, оставшихся в живых, было 9 схизофреников, т. е. почти 50 %!

Если один из родителей болен схизофренией, — то среди детей число схизофреников по авторам колеблется примерно между 6 и 8 %, по Люксенбургеру—87 на 1000.

Если мы возьмем братьев и сестер схизофреников, то среди них мы будем иметь около 4—6 %, у племянников и племянниц—около 2—3 %. Примерно те же цифры (чуть ниже) у двоюродных братьев и сестер.

У внучатных же племянников и племянниц цифры приближаются уже к тем, которые Люксенбургер исчислил для населения в целом, т. е. около 0,6 %.

Берингер подчеркивает необходимость ставить вопрос о значении наследственного фактора при разных формах схизофрении и отмечает работу Блейлера-младшего, который обратил внимание на некоторое своеобразие тех форм, где не было никакого наследственного отягощение

Вопрос о том, какое значение в смысле наследственности имеет наличие несхизофренических психозов, остается неясным (работы Рюдина, Цоллера, Гофмана, Иуда и др.).

Изучение наследственности схизофрении на однояйцевых близнецах также не внесло по Берингеру особой ясности (см. работы Ланге и Люксенбургера).

Осторожная формулировка Рюдина, данная им в 1926 г., сохраняет по мнению Берингера свое значение и на сегодняшний день: «ядро схизофрении—наследственно, все остальное противоречиво».

Работы авторов с Рюдиным во главе о характере наследственной передачи бесспорно (и то не совсем—см. Ленце) установили лишь одно—что схизофреническое предрасположение наследуется не доминантно. Все остальное по Берингеру пока что гипотетично.

Подробно останавливаясь на работах Рюдина, Ленца, Гофмана, Кана и в частности целиком присоединяясь к Ленцу, указывающему на относительность понятий доминантного и рецессивного, Берингер приходит к следующему выводу: ни одна из существующих в этом вопросе концепций (моно-, ди-, тригибридность и пр.) не получила окончательного признания.

Трудность всей ситуации усугубляется конечно тем, что клиницисты и генетики ждут друг от друга помощи в вопросе об единстве схизофрении; клиницисты надеются на то, что генетикам удастся выловить и уточнить ядро схизофрении, генетики же рассчитывают на то, что благодаря клиническому анализу, опирающемуся на изучение наследственности, удастся более строгая диференцировка.

Вторая половина главы о наследственности посвящена изложению «более или менее спекулятивных теорий», которые частью создавались на основе общих рассуждений, частью базировались на отдельных примерах экспериментального учения о наследственности. Узловым пунктом всех этих теорий (Штерн, Керер, Зидлер, Кан и Гольдшмидт и др.) является вопрос о генотипическом единстве схизофрении.

Подводить какие-либо окончательные итоги здесь не приходится.

По вопросам, затронутым в этой части, см. также разделы: «Схизоидия»—Берингера, «Провоцирующая роль и т. д.»—Майер-Гросса и «Те ори я»—Груле.

В. СОМАТИЧЕСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ

Подробно останавливаясь на общетеоретических предпосылках вопроса о конституции вообще—строении тела, расе, экзогенных факторах возрасте и пр. (между прочим попытки некоторых авторов связать конституцию с определенной эндокринной формулой Бюргер-Принц решительно отвергает), подчеркивая огромную заслугу Кречмера, активировавшего интерес к проблеме конституции, подробно и сочувственно останавливаясь на работе Шмидта (Korperbau und Geisteskrankheit, Springer Monographien, Berlin, 1929), во многом расходящегося с Кречмером,— автор приходит к выводу, что безусловно доказанным можно считать связь маниакально-депрессивного психоза с пикническим строением тела. Что же касается связи схизофрении с астеническим сложением, то здесь приходится быть более осторожным и можно лишь утверждать, что среди схизофреников значительно сильнее представлены «схизофренные» типы, чем среди маниакально-депрессивных. Сравнение схизофреников со здоровыми требует по автору еще тщательной обработки. Вопрос о связи астенического телосложения со схизоидным и схизотимным характером не может быть разрешен, покуда нет достаточной ясности и определенности в основных характерологических и связанных с ними психологических понятиях и соответственных методах исследования. К работам Ленца автор относится скорее критически. Здесь предстоит еще огромная предварительная методологическая и методическая работа.

Г. СХИЗОИД

Посвящая свою статью исключительно лишь характерологической проблеме схизоида и проблеме связи схизоида и схизофрении, т. е. структуры личности и психоза как процесса, Берингер ничего нового по существу не дает и со своей стороны остерегается занять в этом сложнейшем вопросе какую-либо окончательную позицию, склоняясь правда скорее к антикречмеровским взглядам. Но поскольку статья очень четко и критически выявляет основные концепции и точки зрения в этом вопросе, будет небесполезно изложить ее подробнее.

Еще до Кречмера в 1910 г. Берне обращает внимание на то, что среди родителей и ближайшей родни схизофреников часто попадаются люди со странностями. Сопоставляя свои беседы с родственниками маниакально-депрессивных больных и схизофреников, он отмечает, что среди родственников последних особенно часто встречаются люди до карикатурности странные, нечуткие, тяжелодумы, нелепо-чудаковатые, и Берце говорит о «некоей форме своеобразного характера, соответствующего dementia praecox».

В 1911 г. Блейлер ставит уже так сказать первые точки над «и», говоря о латентной схизофрении: «Наблюдая родственников схизофреников, находишь у них особенности, качественнее совершенно идентичные с особенностями самих больных, и таким образом болезнь представляется лишь количественным усилением тех отклонений, которые наблюдаются у родственников». Эти наблюдения Берце и Блейлера подтверждает и Медов в 1914 г., а в 1916 г. Рюдин уже говорит о схизофренных психопатах, оставляя открытым вопрос о том, какова по существу связь этих схизофренных психопатов с dementia praecox. При этом Рюдин подчеркивает, что среди родственников часто попадаются и не схизофренные психопаты. Эти поиски специфически окрашенной психопатии среди родственников больных продолжают далее Гофман и Курт Бинсвангер, и параллельно с этим возрастает интерес к преморбидной личности самого больного.

Блейлер в первом издании своей монографии отмечает, что одна черта преморбидной личности бросается в глаза больше чем в половине всех случаев. Вопрос о том, следует ли рассматривать эту черту как выражение предрасположения к болезни или как проявление первых симптомов ее, Блейлер оставляет открытым. Крепелин в 1913 г. доказывает, что и раньше Шульц и Шотт подчеркивали наличие в преморбидной личности схизофреников черты замкнутости, повышенной чувствительности, чудачества, и сам Крепелин присоединяется к этим наблюдениям.

В вопросе о связи тех или иных черт препсихотической личности с процессом Крепелин сам занимает очень осторожную позицию и не рекомендует слишком широко пользоваться понятием «латентной схизофрении» Блейлера.

Давая перечень всех тех черт характера, которые авторы отмечают, как присущие преморбидной личности схизофреников (до 1913 г.), Груле отмечает пестроту и отчасти противоречивость, которые при этом получаются. Вот этот перечень: тихони, робкие, замкнутые, раздражительные, чувствительные, возбудимые, упрямые, ханжи, ленивые, непостоянные, социально-опускающиеся, медлительные, добродушные, с преувеличенным чувством долга, примерно-добросовестные.

В общем к моменту появления на свет первого издания «Строение тела и характер» Кречмера, т. е. к 1921 г., поставлены следующие две группы вопросов: 1) в чем именно специфичность того характерологического типа, который встречается среди родственников и в преморбидной личности; 2) какова связь этого типа (структуры) с психотическим процессом, существует ли она вообще.

И вот на сцену появляется Кречмер. Мы не будем конечно следовать Берингеру в его довольно подробном изложении концепций Кречмера, предполагая их достаточно известными, и ограничимся лишь самым существенным.

На обе группы вопросов Кречмер пытается дать определенный и ясный ответ…

Основное характерологическое определение как для схизоидного, так и для циклоидного Кречмер усматривает, как известно, не в тех или иных изолированных качествах, а в известной пропорции, известном соотношении полярно противостоящих черт.

Психэстетическая пропорция схизоида заключается в смешении гиперэстетического (чувствительного) и анэстетического (холодного); в pendant к этому у циклоида—диатетическая пропорция: веселый—печальный. Ту же полярность Кречмер находит у схизоида в отношении психического темпа (в контрасте порывисто—настойчиво) и психомоторики.

Именно в этой контрастной полярности, в этой «психэстетической пропорции» Кречмер усматривает ключ к уразумению «схизоидного».

Отвечая на вторую группу вопросов—каково отношение схизоидного к психотическому процессу, Кречмер, как известно, доводит до логического конца и значительно расширяет первоначальную концепцию Блейлера о количественном усилении. Схизотимный—схизоидный—схизофренический для Кречмера лишь три ступени, постепенно ведущие от того, что мы считаем здоровым, к тому, что мы считаем больным,—это лишь количественное нарастание.

Берингер очень ясно вскрывает ту методологическую трещину, которая имеется у Кречмера. Допустим, что мы находим и в родне, и в преморбидной личности схизофреника известную психэстетическую пропорцию (в большинстве случаев и не в чистом виде; вопроса о «сплавах»— Legierungen — мы здесь не касаемся). Вытекает ли из этого с необходимостью положение о количественном усилении — схизотим — схизоид — схизофрения?

Вот что говорит Берингер: собрав большой эмпирический материал, Кречмер не ограничился указанием на внешнее, наглядное сходство тех особенностей психики, которые он нашел, с одной стороны, у психопатов и в препсихотической личности, с другой—в психозе. Напротив Кречмер убежден (курсив Берингера), что сопоставляемые психические механизмы (Verhaltungsweisen) по существу одни и те же и лишь неодинаково сильно выражены. Такая точка зрения (встречающаяся уже у Блейлера), что речь идет о количественных, а не о качественных изменениях, делает понятной всю методику Кречмера.

Свое понятие схизоида он конструирует не из сопоставления психопатов и преморбидной личности с схизофренией, а из всего этого, вместе взятого. Кречмер говорит: «Мы не вправе разрывать психологически препсихотическое, психотическое, постпсихотическое и непсихотическое— лишь схизоидное. Правильную картину мы получим, лишь рассматривая все в целом, одно в другом». Но если—продолжает Берингер—не соглашаться с этой основной гипотезой Кречмера о лишь количественном отличии психоза и схизоида, то понятно вся методика дальнейших его построений ставится под вопрос».

Книга Кречмера вышла в 1921 г.

Какова же судьба концепций Кречмера, каково их влияние на современное психиатрическое мышление?

1. Обширные генеалогические исследования Гофмана, Кана, Гуттера, Ланге безусловно подтверждают, что среди родственников схизофреников люди со своеобразными, атипичными, психопатическими чертами характера встречаются значительно чаще, чем это соответствовало бы данной группе населения вообще. Особенно убедительной в этом отношении Берингер считает работу Ланге.

2. Изучение преморбидной личности схизофреников в работах того же Гофмана, А. Шнейдера, Гуттера и Груле показывает, что своеобразные, атипические, психопатические черты характера до болезни довольно часто встречаются у схизофреников.

В этом отношении особенно подчеркивается работа Груле. Груле строил свое исследование с таким расчетом, чтобы полностью исключить какую бы то ни было предвзятость в поисках патологических черт преморбидной личности. С этой целью он собирал данные относительно преморбидной личности у всех больных, поступивших в клинику за известный период времени, а именно—139 схизофреников, 247 несхизофреников, 110 психопатов и потаторов, 79 паралитиков и органиков без психического расстройства и 31 с маниакально-депрессивным психозом; итого 408 человек. Ко всем этим больным была применена схема, состоящая из 20 характерологических типов (перечисление их мы здесь опускаем). Результаты, к которым пришел Груле, можно коротко резюмировать так: в преморбидной личности схизофреника склонность к замкнутости, к отчуждению заметно выше, чем у других больных. В общем подытоживая характерологические выводы разных авторов как в отношении родственников, так и в отношении преморбидной личности, с несомненностью можно установить, что доминирует момент отчужденности от внешнего мира, аутистической замкнутости.

3. Теперь мы переходим к третьему, самому трудному вопросу — о связи характерологических особенностей и психоза.

Мы видели, что в докречмеровскую эру вопрос этот оставался открытым. Как отнеслась психиатрия к концепциям Кречмера в этой части?

Первым поднял голос против учения о лишь количественных градациях Эвальд. Вполне признавая, что препсихотический характер так или иначе влияет на картину психоза, Эвальд считает, что психоз как процесс не может быть выведен из характера как лишь количественное его усиление, Ту же мысль высказывает и Бумке, когда говорит о том, что «никак нельзя себе представить органическое заболевание, которое, постепенно утончаясь, разбавляясь, в конце концов приводило бы к нормальному темпераменту». И Бострэм и Карл Шнейдер, и ряд других авторов точно так же решительно выступают против концепций Кречмера, отводя препсихотической личности чисто патопластическое значение и отделяя психоз как патологический процесс от характера преморбидной личности.

Даже и те авторы, которые в общем сочувственно встретили учение Кречмера, как Гофман, Кан и др. подчеркивают все же, что психоз являет собой нечто качественно новое и отличное. Замечание Гофмана о том, что количественные изменения биологического порядка дают качественные сдвиги в психологическом плане, Берингер называет «попыткой спасти Кречмера».

Наиболее горячего последователя и защитника Кречмер нашел в Блейлере, причем как в его первых выступлениях, так и в последующих Блейлеру не совсем ясно, как именно происходит этот сдвиг, этот переход схизоидного в схизофренио-психотическое; тем не менее Блейлер утверждает положение о лишь количественных градациях и подчеркивает, что в плане психопатологическом совершенно невозможно найти в психотическом процессе чего-либо принципиально нового. Считая основным расстройством схизофрении отщепление, изоляцию отдельных интеллектуальных и аффективных функций и комплексов функций и выводя из него все прочие схизофренические механизмы—расстройство мышления, галюцинации и т.д.,—Блейлер находит то же основное расстройство лишь в более слабой форме у схизоида и устанавливает следующую шкалу: 1) нормальная схизоидная форма реакций; 2) схизоид, т. е. усиление этой нормальной схизоидной формы реакций в такой степени, что она бросается в глаза; 3) схизопатия, т. е. схизоидия, выраженная настолько резко, что она должна трактоваться как психопатия, однако без наличия процесса или психоза, и 4) психоз-схизофрения, являющий собой уже токсико-анатомический процесс.

При этом Блейлер прибегает к допущению гипотезы, чисто спекулятивной конечно, согласно которой мозговые механизмы отщепления и интеграции связаны с определенными биохимическими процессами; при резко выраженной схизоидии мы имеем соответственно значительное усиление этих биохимических процессов, и вполне можно допустить, что дальнейшее нарастание этого химизма приводит к тем изменениям в мозгу, которые мы имеем при схизофреническом процессе.

Устанавливая эту шкалу постепенного перехода от структуры характера к психотическому процессу, Блейлер вместе с тем беспредельно расширяет самое понятие схизоидного характера.

Схизоидное по Блейлеру есть в каждом человеке, вопрос лишь в том, в какой мере оно выражено (как и циклоидное). Как известно, Блейлер относит к схизоидным и чисто невротические образования, в частности и истерию. Но тогда справедливо замечание Бумке, что при такой широкой трактовке понятия схизоидного схизоидное становится общечеловеческой чертой характера и нет нечего удивительного в том, что мы и у схизофреника встречаем эти уже не специфические, а именно обще-человеческие черты.

Итак на одном полюсе,— Кречмер, Блейлер, Гофман, Мауц и др., в общем стоящие на точке зрения количественного усиления схизоид— схизофреник, на другом полюсе — Бумке, Эвальд, Бострэм и др. отделяющие схизофренический процесс как нечто по существу новое и качественно отличное и отрицающие «переход» характера в болезнь.

Одни убеждены в одном, другие — в другом. Но и тут и там можно говорить лишь об убеждениях — не более. Своей правоты ни те, ни другие еще не доказали.

В нашем изложении мы сознательно пожертвовали рядом деталей за счет возможной ясности и четкости основных формулировок. На одном моменте мы хотели бы однако остановиться несколько подробнее, прежде чем закончить настоящую главу, именно на тех методологически-характерологических замечаниях, которые делает Берингер в заключительной части. Отмечая крайнюю неясность, нестройность, отсутствие единых отправных точек в подходе разных авторов к проблеме схизоидного характера и выделению его из общей массы психопатии, Берингер задает вопрос, можно ли вообще с помощью наших современных весьма субъективных методов исследования подойти к характерологическим проблемам. И далее Берингер обращает внимание на один очень существенный источник ошибок, который по его мнению недостаточно учитывается авторами. Это вопрос о том, что именно в фенотипе является выражением предрасположения и что должно быть отнесено за счет внешних влияний.

«Подумать хотя бы о столь различном влиянии среды на предрасположение. Если последнее резко выражено, то оно вероятно в большинстве

случаев проявится, но если предрасположение выражено менее резко или другими словами если личность очень пластична, то вопреки предрасположению получится картина цельной личности при условии, что она развивается в строго формирующем окружении и перенимает от этого окружения определенные взгляды и установки»… И далее: «Необходимо со всей настойчивостью подчеркнуть, что особенности происхождения, жизненные традиции, влияние профессии и т. д. должны быть соответствующим образом учтены. Исследуя напр., виноградарей Пфальца, встречаешься в массе с совершенно иным распределением и характером определенных черт и комплексных типов, чем напр., среди крестьян Шварцвальда или в индустриальных районах Саксонии. То, что в одном районе импонирует как нечто необычное и атипичное, в другом месте вполне укладывается в рамки нормы».

Но мало того. На одном и том же человеке можно сплошь и рядом проследить те изменения личности, которые обусловлены воздействия-ми среды.

Ссылаясь на соответствующие работы Рейсса, Берингер рекомендует проявлять как можно больше сдержанности и осторожности в характерологической диагностике, учитывая именно огромное значение констеллятивных моментов.

Д. «ПРОВОЦИРУЮЩАЯ РОЛЬ ПСИХИЧЕСКИХ И СОМАТИЧЕСКИХ РАССТРОЙСТВ»

Собственно говоря, позиция автора— Майер-Гросса— полностью уже выражена в заголовке «Провоцирующая роль» И действительно в первых же строках мы находим ясную формулу, определяющую эту его антипсихогенную позицию: «Если принять нашу точку зрения, что схизофрения в основной своей группё есть органическое заболевание, то допущение психической этиологии натолкнется понятно на величайший скепсис, тем более если учесть, что при психозах с неизвестной этиологией психические моменты всегда оказывались «козлом отпущения».

Самая мысль о возможности психогении возникла по Майер-Гроссу в связи с тем, что Блейлер обратил внимание на значение психологически понятных связей при схизофрении. В дальнейшем работы Поппера и Кана о схизофреническом и схизоидном типе реакций сильно способствовали той оживленной дискуссии, которая разгорелась по этому вопросу. Однако с понятием реакции у Поппера дело обстоит не так просто; реакцию у Поппера нельзя толковать в смысле понятной психогенной связи, так как по Попперу предрасположение к специфическим ответным реакциям проявляется не только в отношении психических, но и в отношении соматических раздражителей.

Таким образом понятие «реакция» приобретает в психиатрии три значения: 1) в смысле Бонгефера как тип экзогенной реакции, т. е. не индивидуальный, а видовой, предуготовленный синдром, которым индивид реагирует на внешнюю травму; 2) в смысле реактивного психоза, понятным образом вытекающего из травматизирующего переживания, и наконец 3) в смысле Поппера—как реакции на основе известного предрасположения; Курт Шнейдер предлагает для этого типа название «биологическая реакция».

Сам же Майер-Гросс в своих концепциях целиком присоединяется к Вильмансу. Дословно приводим выдержку из соответствующей статьи Вильманса. «Имеем ли мы дело,—пишет Вильманс,—со случайным совпадением эмоционально тяжелых переживаний и дебюта болезни или существует какая-либо связь между обоими явлениями? Если да, то возникают следующие вопросы: 1) имеем ли мы дело с временной реакцией, возникающей на почве латентной или явной схизофрении и имеющей схизофреническую окраску вследствие существующего предрасположения или существующей болезни, или же 2) мы имеем дело с провокацией или усилением прогредиентного органического процесса, т. е. со схизофренической фазой, или же 3) может быть нет вообще ничего схизофренического, а имеются психоз или реакция, имеющие лишь некоторое внешнее сходство со схизофреническим расстройством».

Требование Ясперса о четком отделении фаз от реакций Вильманс считает эвристически ценным, но на практике не всегда осуществимым. «С одной стороны,—продолжает Вильманс,—наблюдаешь заболевания, возникающие непосредственно вслед за сильным душевным потрясением и в содержании своем позволяющие установить вполне понятные связи с предшествовавшим переживанием, вначале безусловно импонирующие как реактивные состояния, но в конце концов переходящие в типично схизофренический распад; с другой же стороны, мы встречаем случаи, где вслед за тяжелым душевным конфликтом или потрясением внезапно возникают состояния кататонического возбуждения или ступора без понятной связи с предшествовавшим переживанием, и таким образом импонирующие как фаза болезни, но затем протекающие без каких-либо схизофренических изменений личности». И далее: «При решении вопроса, провоцируется ли схизофренический сдвиг (Schub) тяжелым переживанием, субъективная установка наблюдателя играет решающую роль. Бесконечное обилие всяческих душевных потрясений в жизни должно нас предостеречь от скороспелых выводов относительно внутренней связи психоза и переживания при их совпадении во времени,

а кроме того было уже сказано, что наличие понятных связей между психозом и переживанием ничего еще не говорит о причинной зависимости. Правда попадаются иногда случаи, где определенно напрашивается» признание связи между жизненной судьбой и психозом.

Но Вильманс категорически утверждает, расходясь в этом отношении с Блейлером и его школой, что такие случаи—все же капля в море схизофрении, и Майер-Гросс ссылается на опыт войны, когда сотни тысяч латентных схизофреников проделывали все ужасы войны и никаких психотических вспышек не давали.

Не так редко наблюдаемые дебюты схизофрении при тюремном заключении также не являются доказательством психогенной этиологии заболевания. Майер-Гросс склоняется к двум возможностям: во-первых, тюремный режим со всеми его вредностями может содействовать выявлению латентной схизофрении (к сожалению Майер-Гросс ничего не говорит о том, как по его мнению надлежит понимать латентную схизофрению) и, во-вторых, он охотно присоединяется к мысли Вильманса о том, что гораздо чаще, чем принято думать, преступление, которое привело в тюрьму, оказывается следствием начавшегося, но еще полностью не развернувшегося схизофренического процесса.

В общем Майер-Гросс склоняется к полному и безусловному отрицанию психогенной этиологии схизофрении.

Но мало того даже провоцирующей роли душевных потрясений он приписывает ничтожное значение, полагая, что случаи, где можно было бы доказать связь между переживанием и дебютом психоза, чрезвычайно редки. Майер-Гросс ссылается между прочим и на большую статистическую работу Крауза, который обработал все схизофренические истории болезни Гейдельбергской клиники за 30 лет и получил крайне незначительное число случаев, где можно было бы говорить о связи психоза с тяжелым душевным потрясением в смысле провокации.

Понятно, что такая установка автора ни в коей мере не мешает ему признавать за психогенными моментами роль важного психопластического фактора. Но это собственно ведь само собой разумеется.

В вопросе о роли соматических факторов Майер-Гросс, так же как и в вопросе о психогении, склоняется к безусловному отрицанию причинной этиологической связи. Майер-Гросс разбирает отдельно три комплекса соматогенных моментов: 1) puerperium, 2) инфекции и 3) поражения головного мозга—травматические и пр.

В вопросе о puerperium он базируется на интересной статистической обработке этого вопроса Зелертом. Последний задался целью подсчитать, имеем ли мы относительный рост схизофренических дебютов в puerperium, относя сюда беременность, роды и лактационный период, или нет, и пришел к следующим выводам: если взять женщин в возраст до 36 лет, нормально рожавших три раза, то окажется, что вероятность чисто случайного совпадения во времени puerperium и психоза составит 1/5; соответствующий коэфициент вероятного совпадения при двух детях составляет 1/7; при четырех -1/4. Майер-Гросс присоединяется к Зелерту, полагающему, что из этих цифр никак нельзя сделать выводы об учащении дебютов схизофрении под влиянием puerperium.

Провокационное значение инфекций Майер-Гросс считает недоказанным, но и неопровергнутым, но опять-таки, повторяем, речь может идти лишь о толчке, о провокации.

В вопросе о травматических повреждениях мозга Майер-Гросс ссылается на интересные работы Рюдина и его школы (в том числе Луксенбургер). Рюдин и его сотрудники исчислили, что в возрасте между 20 и 50 годами вероятность заболеть схизофренией исчисляется в 0,4 %—4 на 1000; исследовав же 1 554 случая травматического повреждения мозга, они получили почти в четыре раза больше случаев схизофрении и схизофреноподобных расстройств, а именно 1,68 %, Если однако исключить отсюда схизофреноподобные расстройства и учесть одни лишь несомненные схизофрении, то мы получим 0,55 %, т. е. при сравнении со средним процентом вероятности (0,4) разницу очень незначительную.

Специально еще автор останавливается на вопросе, о котором много писалось и пишется: о «симптоматических схизофрениях» у прогрессивных паралитиков (особенно при малярии) и у постэнцефалитиков. Тот опыт однако, который пока имеется в этом вопросе, по мнению Майер-Гросса, безусловно недостаточен, чтобы позволить делать какие-либо далеко идущие выводы. Вероятно мы имеем здесь лишь внешнее сходство симптомов—не более.