Трехтомник двух ученых-генетиков Калифорнийского университета Ф. Айала и Д. Кайгер, «Современная генетика», М., 1987) начинается с… вирусов. И это не случайно: «все в биологии обретает смысл лишь в свете эволюционного учения» (Ф. Добржанский, 1937, цит. по Р. Л. Берг, «Генетика и эволюция», Новосибирск, 1993). Из этого следует, что жизнь нуклеиновых кислот состоялась лишь тогда, когда они структурировались с белками (ферментами), образовав про-, суб-, а затем и современные вирусы, точнее вирионы, обладающие липопротеидной мембраной мельчайшие частицы с минимальным геном, которые можно считать живыми, только при репликации (добавим, и репродукции) резюмируют упомянутые авторы.

Исходя из принципа убиквитарности, повсеместности распространения вирусов остается лишь проследить, прежде всего цитологически, их реликты, — рибо- и полисомы. Труднее определиться с наследуемыми из поколения в поколение эндогенными вирусами. Хотелось бы надеяться, что многое откроет гетерохроматин хромосом. А пока их жизнедеятельность сказывается не только и не столько в обновлении и размножении, но во влиянии на биосинтез белков. Причем, на примере именно эндогенных вирусов их никак нельзя назвать «паразитами», а вслед за С. Лурия (1970) считать такие вирусы «частью

клетки». Другое дело о путях их жизнедеятельности, изменчивости, мутабильности и превращения из репрессированных и интегрированных в геном вирусов — в свободные вирионы и даже ядерные или цитоплазматические сложные включения, скопления вирионов, с изменением формы и адаптации в этом симбиозе, к нарушению сбалансированности (тератогенез, воспаление, онкогенез и т. п.) т. е. нарушения сосуществования. Не менее сложны внутриорганные взаимоотношения вирусов в органах, открытых для вирулентных вирионов (ЖКТ, дыхательные пути и т. д.) откуда они могут попасть в забарьерные органы (мозг, герминативные органы). Не все в распространении вирусов поддается визуализации, чаще это косвенные данные иммунологии.

На экране позитронно-эмиссионного томографа (ПЭТ) сегодня можно видеть как в живом мозге распределяется радиоактивная метка (к примеру, введенная в вену меченная по углероду-14 глюкоза. И это не предел, визуализация проникла в клинику (тут уместно вспомнить, как генерал-философ считал, что «локальная наглядность годна лишь для примитивных задач» (В. П. Петленко, 1982). Каково ему ныне, когда можно наблюдать распространение глюкозы в мозгу у галлюцинирующего больного или слабоумного. Всего-то в 1960 г. отец советской гистохимии А. Л. Шабадаш публично, в институте Мозга, обижался, когда ему показывали гликоген в коре головного мозга крыс и обезьяны, поскольку он — основоположник, этого не достиг. Сейчас НТР ушла вперед мысли и требует на помощь компьютер. Так, *КТ лейкоараиозис стал прообразом спонгиоза, который столь значим в вирусной цитопатологии мозга.

Но «сначала было слово», если не в эволюции природы, то в науке уж непременно. Воистину так. Идея об атомной энергии родилась из удивительно простой для непосвященных математической формулы. Можно надеяться, что так и с понятием психоген (рискую ввести неологизм, т. к. новое понятие можно выразить лишь в новых словах (СЛ. Франк, 1939). Так было и с онкогеном. Вот только психиатрам неологизм — сигнал раздвоения личности.

Кто-то блистательный сказал: вирус — это ген на свободе. Свободной называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только самим собой (Б. Спиноза, Этика. М., 1957, с.362). Это и есть характеристика живого, а вирус не всегда обладает качествами свободы. И даже вирион, который без убежища в клетке совсем неживой. А молекулярные биологи вообще считают, что на уровне молекул беспредметно пытаться ощутить живое (М. Ичас, 1971). Пожалуй в вирусологии это не так. Там надо размножить вирус, заразить культуру или животное, а потом и увидеть ультраструктуру. Смущает только, что в онкологии уже выделено более 250 «персональных» вирусов. Ничего подобного в психовирусологии нет. Предлагаются на роль значимых в этиологии вирусы: гриппа, герпеса, кори, цитомегаловирус и даже вирус клещевого энцефалита, ну и, конечно, многоликие ретро-вирусы. Предметом данной книги является сопоставление наиболее примитивного генома вируса и его место в самом сложном геноме человека и его нейронах.

Есть книги-сводки, подводящие итоги Гималаям накопленных знаний. Они обобщают. Но добиться охвата достижений в науке гораздо труднее, если факты немногочисленны, разрозненны, фрагментарны, единичны и разбросаны по разным ямкам, которые роют в зыбучем песке узкие специалисты. Тогда надо искать лишь намечаемые тенденции развития науки. Предвидеть несравненно труднее и нет гарантий в безошибочности выводов. Тем не менее такая разновидность монографии, скажем футурологической, необходима потому, что намечает пути поиска направления исследований, проверяющих высказанные гипотезы. Последнее опережает факты, но без них и развитие будет слепым, как вера. Более того, оно невозможно, если не наметить цели, которые сегодня могут показаться непостижимыми. Гипотезы движут прогрессом науки. С другой стороны наука обычно намечает лишь методически достижимые цели.

В связи со сказанным сделаем методологическое отступление. Источник мышления — это длительное состояние активной неуверенности (К. Прибрам, 1980), преодоление опасений ошибки. «Знать, чтобы предвидеть, и предвидеть, чтобы мочь» (фр. поговорка). Этим предполагается открыть рассуждение о предлагаемой гипотезе. В клинической среде отношение к гипотезе ничуть не лучше, чем к теориям, что-то малозначащее для лечебной практики, где господствует черный ящик. Так что придется для защиты теоретического мышления привлечь «прислужницу наук» — философию (Л. Шестов, 1991), и ее главное достижение — гносеологию. Указанный философ, отторгнутый от отечественной почвы утверждает, что доказательства по аналогии самые бедные и неубедительные и даже вовсе не доказательства («Апофеоз беспочвенности», 1991, с.35). Этот мыслитель любил будоражить мысль (С. Носов, «Русская мысль», 1992). Будучи несогласным с такой оценкой роли аналогии в истории биологии, попытаемся именно в аналогиях, порой на поверку являющихся гомологиями поискать то, что взбудоражит мысль даже самых больших скептиков и пессимистов в среде психиатров, если они оторвутся от своих повседневных дел.

Онкологов занимает рак, вирусологов — СПИД, а патологоанатомов должно волновать все, что попадает на секционный стол. Должно, но не всегда узкие специалисты порой даже череп не вскрывают, а мы — кишечник. Но это ремарка. Суть же в том, что давно пора в теоретическую медицину полноправно внести «систему логических рассуждений и даже фантазий, но аргументированных, что позволит прийти к теоретическому моделированию» (Ж.А.Медведев, «Молек. генетич. мет. Развития», М., 1968, сс.246, 248, 256). А до него И. И. Мечников писал: очень хорошо знаю, что многие из моих аргументов гипотетичны, но т. к. положительные данные получают с помощью гипотез, то у меня нет никаких сомнений в целесообразности их опубликований (цит. по Шт. Николау, «Очерк о природе человека», М., 1965, с.49). И еще в 1947 г. будущий лауреат нобелевской премии констатировал, что при попытке выяснить родство вирусов поневоле приходится прибегать к чисто теоретическим рассуждениям (Ф. Бернет, «Вирус как организм», С.49). Ригористы скажут: так ведь это было полвека тому назад. К сожалению, в отношении эндогенных вирусов это отражает состояние психовирусологии на конец XX века, слова эти вполне актуальны и сейчас.

Начнем, конечно же, с Аристотеля: гипотеза — форма недостоверного или вероятного знания. Гипотеза — основание, научное предположение, истинное значение которой становится определенным, когда она опирается на богатое теоретическое обобщение (Словарь иностранных слов, 1987; Философский энциклопедический словарь, 1983; Анри Пуанкаре, «Гипотеза и наука», М., 1903, с. 161). Последний пишет: гипотеза не только необходима, но и законна на пути к истине. Так писал еще один кандидат в нобелевские лауреаты. В своем научном ригоризме мои внутренние оппоненты попрекают меня в умозрительности. Как же иначе обобщить и новое, и старое, если не умом? Почему в биологии после Ч. Дарвина так презирают теорию? А уж в медицине и вовсе сплошное пиршество «фактологии», которую буквально уничтожал крупнейший теоретик медицины И. В. Давыдовский (1887-1968) мой учитель, которому я обязан выбором профессии.

Доктор Живаго говорил круче: фактов нет, пока человек не внес в них что-то свое, т. е. неинтерпретированное — лишено смысла. Особенно этим грешит морфология: есть картинка, а далее судите сами (такое приходилось слышать и от действительных членов АМН). Факты и числа составляют только начало настоящих исследований, — главное открыть их смысл (C. W. Mills, The Power Elite, 1957, p. 475). Однако необходимо признать и то, что «истина возникает из фактов (лат. — сделанное), но она и опережает факты» (Джемс, цит. по К. Прибраму). Но мой первый ученик в области гистопатологии мозга Г. В. Ковалевский является яростным защитником пути и трудностей поиска фактов, что по его мнению, значительно труднее, чем обобщать. Повторюсь: надо знать, что искать, хотя история науки знает и обратное — его величество случай…

К большому сожалению, современные психиатры стали только клиницистами, явно уйдя (и боясь…) усложнившейся теории биологии. Это дает себя знать отрицательно, поскольку традиционно теорию психиатрии всегда в былые годы творили (вне запертых кабинетов, — в лабораториях) те самые, кто лечил душевнобольных. Их побуждало к этому непостижимое (СЛ. Франк, 1939) в науке о мозге человека. Теперь не таблетки им предоставляют фармакологи, а теории молекулярной биологии и патологии мало востребуются. что до биологической психиатрии, которую мало знают в медицинской науке, то она выделилась в последние десятилетия, и творят ее уже даже не врачи, которые идут в кильватере моды, которая является «творчеством человеческой посредственности» (Fred Plum). Это он сказал, что шизофрения и ее гистопатология являются кладбищем идей. Оправдать моду можно только трудностями разработки методики, как например гетерохроматина интерфазного ядра нейрона, а не политенной хромосомы слюнных желез насекомых. Легче применить информацию по мембранологии. Еще проще заняться иммунологией — его величеством лимфоцитом. Оказалось, что иммунокомпетентная клетка в мозге человека — редкость (А. И. Ойфа, 1983), а в крысином — и вовсе отсутствует.

Теперь по поводу умозрительности, которая некорректно определяется с английского — спекулятивно (Speculor — наблюдаю, созерцаю, а вовсе не… торгую). Умозрение — свободное творческое конструирование без чего невозможна мыслительная деятельность (А. С. Майданов, 1993). Еще убийственней для не принимающих сказано об умозрении у В. Даля «заключение, догадка ума, мыслительный вывод… теория». Вот только нет гарантий, что не ошибешься. Так развитие науки опровергает сейчас даже некоторые положения теории относительности. А как же иначе, «все течет, все развивается».

Наследовать достоин только тот, Кто может к жизни приложить наследство, Но жалок тот, кто копит мертвый хлам, Что миг рождает, то на пользу нам.

Гёте, «Фауст» перевод Пастернака

Своим критикам скажу так, — отрицать всегда легче, чем утверждать. В науке опровергающий должен предложить свою трактовку (Л. Я. Бляхер, 1946). Те, кто перебивается воспроизведением чужих методик, обычно не приемлют и новых воззрений. Поэтому необходимо кратко очертить два положения. Если клетку называют надежным убежищем для персистенции вирусов, то эту роль выполняет мозг во много раз более обоснованно, чем незабарьерные органы. Второе — это роль мутаций в мозговой патологии. Утверждение о крайней редкости мутаций пришло к нам из биологии более примитивных живых существ, чем млекопитающие. Вслед за В. П. Эфроимсоном следует принять, что процесс мутагенеза непрерывен, но репарируемый (ниже).

Завершая введение, хотелось бы общей характеристикой использованной литературы и информации. Видные психиатры считают, что использование научно-популярной литературы есть проявление, не больше, ни меньше, как паранойи, что в этом случае сказать об авторах этих изданий, зачастую ученых с мировым именами. Представляется, что именно популярное изложение позволяет уйти от штампов научной моды. Специально для тех, кто не испугался психиатрического табу привожу книги, которые помогут начинающим в их желании пополнить свое вирусологическое образование. Академик В. М. Жданов, «Тайны третьего царства», М., 1975; чешский тандем вирусолог В. Майер и журналист М. Кенда, «Невидимый мир вирусов», М., 1981; академик РАЕН В. А. Зуев с удивительной книгой «Третий лик», М., 1985, где автор специально касается вопроса персистенции вирусов в мозге; русский тандем Д. Голубев и В. Солоухин, «Размышления и споры о вирусах», М., 1989, где разгорается дискуссия: живое-неживое; А. В. Чаклин, «Проблема века», М., 1990; А. С. Шевелев, «СПИД — загадка века», М., 1991; Блистательный научно-популярный журнал, издаваемый у нас С. П. Капицей «В мире науки» (американский журнал, в 1989, № 12 полностью посвящен проблеме СПИДа). Прибавим сюда книгу Ф. Бернета «Вирус как организм», М., 1947 и «Двойную спираль» Дж. Д. Уотсона. Более того сам А. Эйнштейн не чурался популярно изложить свою теорию (правда, понять это без математического образования — трудно).

К большому сожалению психиатры крайне редко «опускаются» до популяризации своей науки. Это сделал биофизик Р. Р. Лидеман, который увлекательно написала книгу «За гранью психического здоровья», М., 1992. Биологические основы психиатрии блестяще отражены у Ф. Блума и др. «Мозг, разум и поведение», М., 1990 (чего стоит красочная родословная 8 поколений жителей шведской деревни с черными генотипами больных шизофренией). Это отступление необходимо для моих ироничных коллег, которые кроме своего шестка уже все остальное относят к недостойному внимания. А напрасно, надо слушать и радиопередачи с новейшими достижениями, и открыть доступ к Медлайну, ныне и к Интернету. Покойный академик М. Е. Вартанян не брезгал и американскими медицинскими газетами.

Внук М.А.Морозова — П. В. Морозов, будучи экспертом ВОЗ, сумел собрать ученых разных стран имеющих малейшее касательство к проблеме психовирусологии и издал их труды (правда там господствовали иммунологи). Основная текущая информация вкраплена в научной периодике достаточно редко. Слышал, что сотрудники центра в Бетезде отлично информированы о работах смежных лабораторий и институтов. У нас такой обмен сведениями затруднен.

Итак, главной своей целью считаю необходимость привлечь внимание к проблеме, которая пока имеет лишь теоретическое значение, хотя нужно еще подумать излишня ли теория для господствующей ныне психофармакологии, властительницы практики лечения душевных болезней.